Вода из кипящего чайника скатывалась на раскаленную плиту дровяной печи и превращалась в крохотные прозрачные водяные колобки. Они стремительно разбегались в стороны и исчезали. Бабушка подходила, бралась голой рукой за железную ручку чайника, сдвигала его в сторону, кочергой закрывала топку. Потом усаживала нас с сестрой за стол, а я чувствовал её всё ещё горячую ладонь на шее и думал, что обязательно буду сдвигать вскипевшие чайники без тряпки, когда вырасту. Так и расту до сих пор.
Этот день всегда был особым. Конечно, тогда особенность 9 мая для 5-летнего меня заключалась только в хрустящем хворосте, который бабушка готовила не часто, но на День Победы – обязательно. Её муж и мой дед Гарун был сластёной, а это лакомство предпочитал больше других. Видимо, нам с сестрой дедовы пристрастия передались по наследству.
Чайник по-зимнему уютно присвистывал, пока бабушка не начинала разливать из него кипяток по кружкам. Нам добавляла чаю с молоком, а сама в этот вечер пила только чистый кипяток вприкуску с малюсеньким куском сахара – в память о деде, который тоже так делал, вспоминая своих боевых товарищах, с которыми делил полевую кухню.
Всякий раз, глубоко вздохнув, чистокровная кубанская казачка Мария начинала свой рассказ о дагестанском кумыке Гаруне Мусаидове не с их знакомства, а с прощания. Она провожала его из Хасавюрта 2 июля 1941 года. Совсем ещё молодая 24-летняя девушка тогда только начала привыкать к Дагестану. Плачущей я видел её от силы пару раз, да и то уже в преклонные годы – могла себе позволить слабость, да и сентиментальность всё же брала верх. А в тот день, благословляя Гаруна в дорогу, попросила только: «Вернись».
Он улыбался всё время, шутил. Знал, что жена внутри держит все свои переживания и тревоги. Опытный морской пехотинец сказал, что долго не дадут немцу шастать по советской земле, успокаивал. Прощаясь, пообещал привезти в качестве трофея немецкий граммофон. «Себя привези», – сказала бабушка и следующие четыре года каждый день ждала письма от мужа Гаруна и отца Андрея Балакирева, тоже ушедшего на войну.
Дед служил в составе 8-й Краснознаменной отдельной бригады морской пехоты, принявшей участие в боях с первых дней войны. За два дня кровопролитных сражений бригада потеряла около 1700 человек – более половины состава. На помощь им спешили подкрепления: с Кавказа прибыли 79-я бригада морской пехоты и 345-я дагестанская стрелковая дивизия. И даже тут судьба о себе заявила: сейчас в Дербенте моя мама живет на улице, носящей имя прославленной дивизии, по сути спасшей её отца от смерти во время войны. Так получилось…
В конце декабря 1941 года дед вместе с оставшимися в строю бойцами 8-й Краснознаменной бригады вошел в состав 7-й бригады морской пехоты и в 1-й морской полк, на базе которого в январе 1942 года была вновь создана 8-я бригада морских пехотинцев. Сражался в боях за Мамаев курган, Керчь, Севастополь, Новороссийск, за Москву… Дошёл до Берлина. Вернулся в звании майора, награждён орденами Красной Звезды, Отечественной войны, медалью «За отвагу» и многими другими.
Бабушка часто вынимала медали и ордена своего мужа, протирала их особой тряпочкой, читала нам вслух, как командиры в наградных листах отмечали: «За личное мужество, отвагу и храбрость, проявленные при защите Отечества и исполнении воинского долга».
К сожалению, я не застал деда живым. Он трагически погиб в автомобильной аварии, когда в одну из морозных ночей спешил из Махачкалы в Хасавюрт к своей жене Марии и маленькой дочурке – моей маме. Спешил с приятной вестью: его, на тот момент директора кирпично-черепичного завода в Хасавюрте, только что утвердили заведующим отделом промышленности обкома партии.
Теперь правнуки навещают его на кладбище в Хасавюрте, где он похоронен прямо напротив своего завода. На памятнике установлена пятиконечная красная звезда – знак Отчизны, за которую он воевал со своими боевыми товарищами.
… Наевшись хвороста и выслушав бабушкины рассказы, которые были интереснее любого фильма, я шёл с ней в сарай, колоть дрова на осень. До сих пор для меня нет занятия любимее, чем это нехитрое дело. Вдыхая запах свежеспиленного дерева, рисовал в голове картину боев и видел деда, штыком закалывающего фрица. И ждал, пока по раскалённой печи снова побегут прозрачные водяные колобки, а бабушка усадит нас за стол с сахарным хворостом.
Дед, я помню и горжусь! Покойся с миром!
