23 февраля у чеченцев и ингушей самая трагическая дата. Ровно 79 лет назад они поголовно подверглись самой жестокой по своим масштабам и жестокости геноциду. Я родился в далёкой Киргизии в сентябре 1957 года. А первые десять лет, с 1944 по 1954 годы, наша семья провела в Казахстане. Это потом мои родители переехали в Киргизию. А в казахстанской земле остались лежать мои дедушка с бабушкой(родители отца), они умерли зимой, в первый же год в один день, и были похоронены в одной могиле. Там же умерла моя 9-летняя сестра и четверо братишек, самому младшему из которых был 1 год. Мне было около трёх лет, когда мы вернулись в Дагестан. Разумеется, я не помню ничего о пребывании в Киргизии. Но мои родители всегда вспоминали с большой теплотой и любовью казахов и киргизов, которые приняли чеченцев и ингушей в своих селах, а некоторых и в своих домах в эти тяжёлые годы. Отец редко рассказывал о выселении, о тяготах и лишениях, которые они пережили. Ему, участнику финской и ВОВ, приходилось видеть много смертей на фронтах, сам был дважды ранен. А потому, на мой вопрос: «Ата, расскажи, как проходила депортация вайнахов?», отец коротко отвечал: «Сынок, это были самые тяжелые годы в моей жизни…». Спустя много лет, повзрослев, очень много услышал от очевидцев тех страшных событий. У многих из них я брал интервью.
Но сегодня я хочу поделиться воспоминаниями людей, у которых брал интервью в своё время известный юрист и правозащитник И. Б. Гериханов. Это те, которым в дни выселения было 5-6, 10 ,20 и более лет.
Хабира Я.,1938 г.р.
«Мне тогда было 5 или 6 лет. Помню немного. Маленькая была ведь. Но запомнилось то, что наша мать, умная женщина, дала каждому из детей какой-то ценный предмет. Мне, например, дала стекло от керосиновой лампы. Я была острожна и бережлива. Брату — сито. Мы долго шли пешком. Спускались с гор. Асфальта тогда не было и грузовики не могли подняться к нам в село. Помню, как дошли до речки. Взрослые переходили брод. Детей переносили на руках. Кто-то сказал мне бросить стекло, а я не бросила и ещё сильнее прижала его к себе. Засмеялся. Потом долго ехали на поезде. Нам повезло — нашу семью посадили в один вагон. С нами ехала ещё какая-то семья и несколько детей-сирот. Они с нами ещё жили в Казахстане некоторое время. По дороге часто останавливались в туалет. Солдаты открывали задвижки и приказывали выходить. А отец у нас был мудрый, он понимал, что это рискованно, и каждый раз отвечал, что «не хотим». У нас для этого было отведено место, закрытое покрывалом. А выходить было опасно. Мы знали, что поезд может тронуться в любой момент, и тогда бегущих за поездом опоздавших просто напросто расстреливали из автоматов.
А ещё я слышала, что одна женщина постеснялась, подумав, что её увидят, и залезла под вагон. Её раздавило, когда поезд тронулся. Отец это знал и боялся, что то же самое может случиться и с нами. Поэтому мы не выходили».
Дзияудин М., 1913 г.р.
«В конюшне с. Хайбах им. Л. Берия собрали людей со всех окрестных хуторов и сёл. Офицер НКВД приказал тем, кто не может идти, зайти в помещение, там подготовлено место, завезено сено для утепления. Здесь собрались старики, женщины, дети, больные, а также здоровые люди, присматривающие за больными и престарелыми родственниками. Это происходило на моих глазах. Всех остальных жителей района через селение Ялхорой под конвоем отправили в с. Галашки и оттуда до ж/д станции. Примерно в промежутке с 10 до 11 часов, когда увели здоровую часть населения, ворота конюшни закрыли. Слышу команду: «Огонь!..». Вспыхнул огонь, охватив всю конюшню. Оказывается, заранее было подготовлено сено и облито керосином. Когда пламя поднялось над конюшней, люди, находившиеся внутри, с неестесственными криками о помощи выбили ворота и рванулись к выходу… Тут же из автоматов и ручных пулемётов начали расстреливать выбегающих людей. Выход у конюшни был завален трупами».
Селим А., 1902 г. р.
«Иби — сына Довта, 20 лет, застрелили, когда он совершал намаз. Мой брат Алимходжаев Саламбек, 35 лет, работал учителем. Его застрелили, когда он шёл по дороге. Его жена жива, зовут её Бесийла. Живёт она в Рошни-чу по сей день. До сих пор она хранит косу своей сестры Пайлахи. Пайлаху вместе с детьми расстреляли и сожгли в Хайбахе. Её труп опознали по одной несгоревшей косе.
Газоева Иби застрелили, конвоируя по дороге. Солдат ударил его прикладом и прикрикнул: «Быстрее шагай!». Иби остановился, повернулся к нему и плюнул в лицо. Конвой вытолкнул его из колонны и расстрелял автоматными очередями. Было это в местечке Кханойн-Юххе. Там же он и похоронен. Через 3-4 дня после выселения людей из аула Муше-чу солдаты обнаружили в опустевшем доме лежащую Зарипат. Её расстреляли из автомата. Затем, завязав на шее стальную проволоку, выволокли на улицу, сломали изгородь и, обложив её остатками, тело сожгли. Стальная петля сохранилась.
Закриев Саламбек и Сайд-Хасан Ампукаев её похоронили вместе с этой петлёй. Она была сестрой нашего отца. Жену Закриева Саламбека Сациту, 21 года, застрелили. Грудной сын Сайхан, привязанный к её спине, перелез и стал сосать грудь мёртвой матери. В этот день убили и жену Элькагаева Рукмана Маликат, 20 лет».
(Тексты воспоминаний даны без изменений)
Это всего лишь несколько воспоминаний из сотни тысяч прошедших сквозь горнило страшнейшего геноцида народа. И что больше всего меня поражало и поражает — в нашей стране об этом запрещалось говорить, а уж тем более, писать в наших советских газетах. И это даже после смерти вождя народов, который и отправил более десятка народов на медленное вымирание. Скажу больше, даже в теперешней России тема депортации не очень желательна.
Нельзя умалчивать трагедию народа, как будто её и не было. А уж тем более, когда не все ее ошибки-преступления исправлены…
