В предроковые дни, а именно 21-22 февраля 1944 года, в маленьком селе играли свадьбу. Надо сказать, что и жених, и невеста были не местными и на торжество своего брата, родственника съехалась вся родня, в основном, из Чечении, а самый младший из братьев был оставлен дома по хозяйству. Единственная сестра (к тому времени разведенная и разлученная с маленькой дочуркой), конечно же, оделась, как и подобает в таких случаях, во все нарядное. И эти два дня не выходила из круга. 
Надо сказать, танцевала она грациозно и подошвы ее ног, казалось, не прикасались к земле и плюс природная женская красота. Соответственно, желающих танцевать с ней было предостаточно, особенно усердствовал офицер–дагестанец, который, конечно же, знал о том, что ждет эту красавицу. Как знать, может быть, один из молодых людей «положил на нее глаз» и ей мог понравиться кто-то из партнеров. Это было бы неплохо – такой выбор с той и с этой стороны имел свой большой плюс. У нее появился бы шанс жить рядом со старшими братьями, по которым очень скучала в горах. 
Раннее утро 23 февраля, прозванного впоследствии чеченцами «черным», поставил все с ног на голову – вмиг разрушились мечты и, оставшаяся в горах ее маленькая дочурка, с которой ей запрещено было видеться, и ее самый младший из братьев стали недосягаемыми. 
Она замкнулась в себе. Зимы в те времена бывали лютыми. И сколько чеченских тел осталось в снежных сугробах! Их никто не считал. В этот список (который никто не вел) попала и ее маленькая дочурка. Она была выкинута из вагона бездушными конвоирами. Узнала об этом молодая женщина много позже и… ее сердце заледенело. 
Там же, в местах выселения, к ним на ночевку зашла женщина, целый день собиравшая колосья в заброшенном поле. Продырявленный мешок гостьи оставил след и по нему рано утром и эту женщину, и хозяйку арестовали. Доказать, что она не имеет к «воровству» никакого отношения, было невозможно. Языковой барьер и великое нежелание людей в погонах помочь или хотя бы облегчить участь спецпереселенцев, сделали свое дело. Их осудили. Лагерь, где сидела мама, был в досягаемости и дочь носила ей передачи, передаваемые через задвинутую дощечку в заборе. 
Бог ты, мой! Что это были за передачи и доставлялись ли они по назначению?.. 
В один из дней ей сообщили, что мамы нет. О захоронении не могло быть и речи. Ее сердце окаменело. Лед, может быть, и мог бы растаять, но камень… 
Она совершенно безучастно отнеслась к тому, что ее силой увез давно по ней сохнувший односельчанин. И появившееся дети материнского тепла не получали. Ее спасала физическая работа. Изматывая себя целыми днями непосильным трудом, ночами, поглаживая головы своих детей, чувствовала свою вину перед ними. Потеряв всех родных на чужбине, домой вернулись она с семьей, два ее брата и их семьи. И уже здесь, дома, ее лицо омыли жгучие слезы, когда узнала, как жестоко обошлась судьба с ее первым мужем – отцом ее умершей дочери. Совершенно безвинно, 
Она оказалась виновницей гибели репрессированного задолго до выселения чеченцев и ингушей, мужа. Он сознательно пошел на смерть, узнав что она замужем. Будь тогда возможность писать и общаться, она бы объяснила ему, что ее выгнал свекор, отобрал дочь, а мама старалась, как могла, смягчить участь матери и дочери, что замуж тоже она вышла не по своей воле. И в, казалось, мирное время, на чеченскую землю пришли две войны. Ее с детьми и внуками приняли родные братья, освоившиеся еще до сороковых годов (это на свадьбе одного из них она танцевала в тот трагический день), в дагестанском чеченском селе. Но в конце жизни Всевышний сжалился над ней: муж-тиран покинул эту бренную землю, она ушла в мир иной, опередив своих двух братьев и не познала горечь утраты единственного сына – его унес безжалостный коронавирус. 
На сегодняшний день ее дочери живут в разных городахРоссии, поддерживают связь по соцсетям, стараются почаще встречаться и вспоминают свою красивую маму, с которой судьба обошлась так сурово. 
Нет, никто не наказан за страдания этой женщины и ее семьи, как не наказан за участь десятки тысяч их соплеменников…