МАМА

Мамы не стало. Она ушла тихо и незаметно. Можно сказать даже никто из домашних не услышал ее последнего вздоха. Только в доме сразу стало как-то неуютно. В своей растерянности я даже не заметил, как быстро собрались односельчане, родственники, друзья. Разговариваю, принимаю соболезнования. Я хожу, принимаю какие-то решения, как проводить в последний путь свою Маму, отвечаю на какие-то вопросы, и все это мимо моего сознания. Приехал мулла. Состоялись похороны. Вскоре на кладбище рядом с могилой отца вырос новый холмик. Установили надгробную плиту и на ней имя моей мамы и годы ее жизни. Отзвучали молитвы. Ритуал закончился. День прошел, не успев еще начаться. Взгляд упал на мамину кровать, а смотрелась она очень сиротливо. Вот и все, первый день без мамы. Дни второй и третий шли как-то своим чередом. Я принимал соболезнования и выражал слова благодарности. Все как-то стандартно, обыденно.
Только один человек мне сказал слова, удивившие меня. «Прими мои соболезнования и не сочти за кощунство, заодно и мои поздравления - ты наконец - то стал взрослым!». Как обычно я его поблагодарил, и он пошел дальше. А его слова я пропустил мимо ушей, не придав значения. После вечерней молитвы, когда остался один ,в моей памяти всплыли его слова. Вникнув в их суть, я поразился. А ведь он правду сказал. До сей поры я действительно был ребенком. Ребенком для моей мамы. Хотя у мамы были правнуки. Мое детство, оказывается, кончилось с ее смертью. До этого дня я все еще был чьим-то дитем, теперь же кем угодно: мужем, отцом, дедом, но только больше никто не назовет меня ласковым словом «Сын». Я никогда не замечал, в наивной гордыне мнил себя взрослым, умудренным жизнью человеком. Жил того не зная, что повсюду за мной следили пусть поблеклые, но смотрящие с любовью родные глаза той, для которой я все еще маленький несмышленыш. Единственная, кому я был воистину дорог. Мама радовалась моим успехам, огорчалась не удачам. Была в моей жизни незаметной, ничем не досаждая, иногда, правда, несмело спрашивала о моих делах. Я же в суете дня небрежно отвечал на ее вопросы, и что самое постыдное, иногда в раздражении, мол, не до тебя, на что она негромко отвечала: «Ладно, сынок. Не переживай так. Все пройдет, все наладится». Целовала в щечку, говорила: «Только не расстраивайся!». И осторожно, ласково гладила по голове. От ее негромкого голоса моя досада куда-то улетучивалась, я опять становился маленьким. 
Матери обладают удивительным даром - умением слушать и чувствовать сердцем. После задушевного разговора камень падал с души, становилось легко. Теперь, глядя на опустевшую кровать, перебирая в уме прошлое, с нахлынувшей тоской понимаю: ушло мое детство, растворилось в прошлом. Ушла та, единственная, имевшая право назвать меня сыном, хранившая нить, что связывала с невозвратной счастливой порой, где мама, молодая красивая, ласково звала меня. Я же, косолапо перебирая ножками, спешил ей навстречу, и она обнимала меня, крепко прижимая к груди. До сих пор слышу ее зов из детства: «Сынок! Пора домой!»...
Как давно это было. Тоска не отпускает. Мамы нет, она ушла. Время неумолимо, и я живу во взрослой жизни. С каждым днем все дальше    этот скорбный день.    Говорят, время залечивает любые раны. Может быть... Только боль по матери не залечишь.  Она вечна!  Мне же остается с этой болью молиться за тебя и просить: «Прости меня мама, за все грехи, вольные и невольные, за мои ненароком сказанные обидные слова. Поверь, я их говорил не со зла, а по глупой дерзости. Ты хотела как лучше, я же не понимал этого. Мне так горько за эти проступки. Прости, как бывало раньше. Ведь ты - Мама! И прощай! Дала гечдойла. Дала ялсмане нана йойла.
 Висангери Хаджиев