— Был субботний день, утром дети пришли и стали будить: «Вставай, война началась». Какая война?! Я повернулся на другой бок и отогнал их. Через некоторое время пришла мать и сказала: «Война! Выйди к людям и делай то, что делают другие». По ее интонации я понял, что что-то серьезное происходит, хотя не осознавал, что именно.

Встал, оделся, вышел в центр села. Было семь часов утра. На площади собрались все ботлихцы. Вышел выступать находившийся в то время в отпуске Магомеднаби Азаев, проректор Дагестанского политехнического института. Он проинформировал, что вооруженные люди со стороны Чечни вошли в наш район, заняли два села: Ансалта и Рахата. Теперь они стоят на подступах к Ботлиху в местности Аэропорт, сейчас там находится военная часть. Нам надо взять оружие, у кого что есть. Организовать ополчение. Там же, на собрании, было решено для координации действий организовать штаб. Были составлены протоколы собрания, утвержден штаб в составе 11 человек. Ополченцы разделены на отряды, назначены ответственные лица. Начальником штаба мы избрали Магомедгаджи Магомедгаджиева.

Я тогда работал в структурном подразделении Центробанка в селении Ботлих. И начальник местного отделения несколько раз звонил, просил, чтобы я явился в банк для того, чтобы организовать уничтожение денежной наличности в хранилищах банка. Это говорит о том, насколько серьезной была ситуация на тот момент. Все считали, что Ботлих они возьмут. И чтобы деньги не достались боевикам, было решено уничтожить денежную массу. Но начальник республиканского отделения сумел организовать инкассацию из Махачкалы. Приехали три инкассаторские «буханки» и вывезли всю наличность.

Часть ботлихцев также покинула село вместе с беженцами из селений Ансалта и Рахата. В такой ситуации оказались ботлихцы при полном отсутствии районной, республиканской и федеральной властей. Был замглавы администрации района, покойный Алимагомед Магомедов. Штаб обороны Ботлиха при таких обстоятельствах взял на себя ответственность за все, что происходит в селе. В конце первого дня вторжения, седьмого августа, к нам прибыла бригада казбековских ополченцев, около полусотни вооруженных людей. И встали рядом с нами. Ботлихцы никогда этого не забудут. Это подняло наш дух, каждый из них расценивался как десять, как сто человек. Мы поняли, что мы не одни. Но вскоре им пришлось уехать, потому что уже на их границе начались тревожные процессы.

Они, слава Аллаху, на нас не пошли со своим хорошим вооружением, я не знаю, что тогда было бы. Вот эти два дня противостояния без боя каждому ботлихцу стоили, наверное, лет 10-20 жизни. Потому что их семьи вывезены, а здесь они стоят лицом к лицу с людьми, которые пришли с оружием, хорошо вооруженными. Когда мы ежечасно звонили руководству республики, Магомедали Магомедовичу (Магомедову – председателю Государственного совета Дагестана. – «МД»), он нам отвечал: «Мы сами не знаем, что делать. Ждем приезда Степашина (Сергей Степашин – на тот момент председатель правительства России. – «МД»).

И вот девятого августа он прилетел в Махачкалу, встретился с руководством республики и улетел обратно в Москву. И там он доложил Ельцину (первый президент России. – «МД») о возможной потере Дагестана. Когда Ельцин заменил председателя правительства России на Путина, началась другая история войны — и по содержанию, и по смыслу. Мы поняли, что все-таки есть государство, вздохнули облегченно.

Курбан Муртузалиев, ополченец из Ботлиха:

— Первой задачей было эвакуировать женщин и детей. Мы отвезли их в село Тлох, а оттуда уже распределили в города. Среди эвакуированных были не только ботлихцы, но и жители соседних сел: ансалтинцы и рахатинцы. Но примерно 40-50 % женщин отказались уезжать и остались помогать своим мужьям. После этого вечером мы поставили 40-45 постов вокруг Ботлиха. Распределили ополченцев. И потом на третий-четвертый день мы получили карабины, автоматы от местной милиции, военкомата.

Была организована кухня в здании детского сада. И люди из самого Ботлиха, из окрестных сел приносили у кого что было: сыр, творог, мясо.

Помню жесточайшие бои за гору Ослиное ухо. Там были и солдаты, и ополченцы. Село Верхнее Тандо захватили боевики, и когда туда поднималась военная техника, было взорвано несколько танков и БТРов.

Среди боевиков было много иностранцев. В основном арабы, африканцы. Крепкого телосложения, обученные, хорошо вооруженные.

Омар Алиев, командир взвода ополченцев Ботлиха:

— Больше всего мне запомнилось, как по грунтовым дорогам стояла пыль. В сторону Ботлиха только наша машина ехала, по встречной полосе: грузовики, легковые, даже самосвалы, забитые женщинами с детьми, тракторы с прицепами. Все пыльные, грязные. Эта картина мне напомнила кинохроники, где наши люди на тачках, телегах, на машинах, пешком эвакуировались с приближающегося фронта во время Великой Отечественной войны.

Приехав в село, я собрал у себя ребят, которых более-менее знал. Сказал, что нужно создать боевую единицу и избрать командира. И ребята ответили: «Омар, мы тебе доверяем, ты самый уважаемый среди нас и будешь нашим командиром». Я отвернулся и прослезился. Потому что, чем слиток золота размером с эту гору, для меня эти слова были дороже. И человек тридцать доверили мне свои жизни.

Война меняет мировоззрение человека. Мировоззрение созидателя мгновенно превращается в мировоззрение разрушителя. Я пошел в свой двор, оглядел его: неполитый огород, покосившийся забор, крыша. Все, за что меня пилила жена. Я так злорадно подумал: «Ничего поливать не надо, чинить тоже не нужно, дом тоже сгорит, я буду воевать». Вот такие мысли были. Война меняет психологию человека не в лучшую сторону.

Магомедкамиль Шахрудинов, заместитель главного врача ботлихской Центральной районной больницы в 1999 году, хирург:

— Работники ЦРБ сразу мобилизовались, создали две хирургические бригады для круглосуточного оказания медицинской помощи пострадавшим и освоили на практике принципы военно-полевой хирургии. То есть принципы сортировки больных : кому в первую очередь нужно оказывать помощь, кому — во вторую… Потому что от этого зависит жизнь и судьба пострадавшего. Работали круглосуточно и санитарки, и медсестры.

Были очень тяжелые ранения. Это и ожоги, когда взорвали вертолеты на центральной площади. Это минно-взрывные травмы, когда не было возможности сохранить людям конечности нижние, верхние. Это ранения кишечника. Раненых было более двух сотен.

Мы работали как эвакогоспиталь. То есть больным оказывали квалифицированную медицинскую помощь, оперировали и отправляли в республиканские медицинские учреждения, даже в Ростов, Волгоград и Москву.

Принципы военно-полевой хирургии мы изучаем на пятом курсе, сдаем экзамен по этой дисциплине. И что-то теоретическое осталось в голове. Практика показала, что и как нужно делать. У нас было достаточно опыта для оказания хирургической помощи такого порядка, поэтому мы смогли быстро перестроиться.

В августе 1999 года круглосуточное дежурство несли 267 работников ЦРБ Ботлихского района. Из них шесть сотрудников были награждены орденом «За заслуги перед Отечеством» второй степени и один фельдшер, принимавший участие в разведывательных боевых действиях, — медалью «За отвагу». Операционная бригада Магомедкамиля Шахрудинова в составе трех человек была награждена премией «Призвание» по итогам Всероссийского конкурса «Лучший врач года» в 2005 году в номинации для врачей, оказывающих помощь пострадавшим в военное время, в результате стихийных бедствий и террористических актов.

Халилбек Халилбеков, ополченец из Ботлиха:

— Они на КамАЗах со стороны Чечни приехали. Когда они заняли соседние селения, людям ничего не оставалось, как эвакуироваться. Тем временем в самом Ботлихе люди уже были распределены по постам. Первые 25 автоматов мы получили в тот день. На постах стояло по 5-10 человек. При въезде останавливали машины, проверяли документы, держали связь со штабом. Грузовые машины были загружены камнями и дежурили на подъездах к селу, чтобы в случае необходимости можно было перекрыть дорогу камнями.

Мы с десантниками хотели подняться наверх (на высоту Ослиное ухо. – «МД»), мы же местные, знаем тропы. Нас вызвал к себе прокурор и запретил участвовать в штурме. Он спросил у меня: «За каждого ты сможешь ответить?» Я сказал: «Каждый сам за себя ответит, мы свою землю защищаем, это долг каждого гражданина, каждого мужчины». В горах испокон веков мужчины всегда воевали. Мой дед похоронен под Псковом, погиб в Великую Отечественную войну, хотя у него бронь была. Его отец тоже воевал, отца отец тоже воевал, все войну прошли.

Боевики отличались жестокостью, детей и женщин не щадили. На минах подрывались многие, они на каждом шагу мины оставляли. У нас такого оружия не было, как у боевиков. У них были и минометы, и дальнобойное снайперское оружие. Откуда у них это?! Это же экспериментальное оружие, я, как военный, знаю.

Ботлих расположен так, что через него проходит дорога в три района: Цунтинский, Цумадинский, Ахвахский. Если бы они заняли Ботлихский район, автоматически четыре района под их контролем оказались бы. Поэтому важно было показать им, что мы не пойдем за ними. И никто не пошел.

Алиасхаб Хархачаев, командир ополчения в Кизилюртовском районе:

— На территории Кизилюртовского района более десяти стратегически важных объектов всероссийского значения. Поэтому здесь были созданы отряды ополчения. И мы несли службу по охране этих объектов. Это в первую очередь очистные сооружения, обеспечивающие водой Махачкалу, Каспийск, Избербаш и прилегающие районы. Далее подстанция № 330 – крупнейшая газораспределительная станция. Это Миатлинская, Чирюртовская ГЭС. Мы усилили охрану на этих объектах в связи с тем, что в республику вторглись непрошеные гости, негодяи.

Владимир Путин сказал такую мысль: «Вы не считайте, что ополченцами являются только те жители, которые воевали в Ботлихском, Новолакском, Цумадинском районах. Ополченцами являются все те люди, которые в ту трудную минуту взяли в руки оружие и были готовы защитить нашу Родину». Это касается именно нас, кизилюртовцев. Ополченцы оставляли свои семьи, они не знали, ночью прорвутся враги, нападут ли, живыми ли они приедут домой, когда выходили на посты. Никто 20 лет назад не знал, каким будет итог их дежурства. Они тоже достойные, мужественные люди, которые должны иметь такое же уважение, как те, что были на передовой.

Как командир ополчения, как человек, который участвовал в разных военных конфликтах, я знаю, что это такое. И люди приходили, просили: «Алиасхаб Магомедович, дайте нам оружие. Мы поедем в Ботлих, мы поедем в Цумаду, мы поедем в Новолак». Но нам была дана установка, что там достаточно людей, оружия. Их приезд туда будет лишней нагрузкой. Только из этих соображений мы их не пускали. Видно было, что дагестанцы готовы поехать и защищать свою республику, свой народ, свою страну. Я в этом убежден, я видел это.

Магомед Аракаев,  прапорщик специальной огневой группы Новолакского РОВД в 1999 году:

— Примерно в пять утра объявили тревогу. Мы резко встали, собрались и заняли позиции вокруг РОВД. Я был гранатометчиком, у меня был АГС-17. Перестрелка шла целый день. Чуть выше по склону находился дом культуры, в спортзале которого базировался липецкий ОМОН. В то время начальником РОВД был Муслим Даххаев. Он смог организовать коридор, чтобы липецкие ребята могли отступить и соединиться с нами. И вообще, я хотел бы выразить ему отдельную благодарность, благодаря его профессионализму мы смогли выставить достойную оборону и обойтись минимальными потерями.

Ночью  решили оставить позиции и отступить в сторону Хасавюрта. Мы разделились на три группы и разными путями начали продвигаться к городу. Когда вышли из окружения и дошли до с. Новокули, светало. Там нас уже ждало подкрепление.

Когда мы сутки отстреливались, я не чувствовал сильной усталости или стресса, для меня это не первый опыт. В 94-96 годах я служил срочником в Чечне. Там тоже видел много чего. Усталость я почувствовал только на второй-третий день.

Был один курьезный случай. Когда отступали, АГС часто цеплялся за ветки. Это же такая неуклюжая штука, и три ножки торчат неудобно (АГС-17 весит 31 кг. – «МД»). Приходилось периодически снимать с плеч, вытаскивать из спутавшихся веток и обратно надевать. А для этого нужно его положить плашмя на землю, лечь на него спиной, надеть ремни и потом уже вставать, по-другому не получается. Я был в хвосте отряда, думал, что последним иду. И когда в очередной раз надевал АГС, кто-то наступил мне ногой на грудь и прошел дальше. Я подумал было, что боевики нас догнали. И в этот момент он говорит: «Это что такое мягкое?!» Я узнал коллегу по голосу и отшутился: «Ты смотри хотя бы, куда наступаешь».

Атикат Табиева, селение Тухчар:

— Рано утром, в пять часов, началась стрельба. Моя дочка работала поваром на посту, она пошла на работу и вскоре вернулась, сказала: «Началась война, боевики напали на наше село», — и обратно пошла к посту. БТР, стоявший возле поста, был взорван, село — полностью окружено. Одну дорогу только оставили открытой, чтобы женщины и дети могли выйти из села. Из подорванного БТРа выкинули раненого солдата, он побежал вниз по склону. Моя дочь встретила его по пути и направила в сторону подстанции. А там стояла я с мужем, и мы забрали его к себе. Он раненый был, с ожогами лица и ног. Дома муж с соседом переодели его, военную форму убрали. Пригласили участкового врача, он остановил кровотечение, сделал перевязку, дал лекарства и уложил его в комнате. У нас было трое внуков, вместе с ними спрятали его в той комнате, закрыв на замок. Потом к нам пришли 16 боевиков. И сказали: «У вас спрятан русский солдат, отдайте его нам!» Мы отвечали: «Никакого солдата у нас нет, мы никого не прятали». Они стали угрожать: «Мы взорвем дом, если вы не дадите нам солдата». Мы продолжали все отрицать. Потом через окно вышли трое моих внуков. Они поставили их к стенке и под дулами автоматов начали снова допрашивать. Нам сказали: «Мы убьем ваших внуков, если вы не дадите нам солдата». Дети тоже сказали: «Мы не знаем, не видели никакого солдата». Старший внук во втором классе учился, средний в первом, а младшему было пять лет, и они хотели убить их.  Я с дочерью накинулась на этих боевиков: «Оставьте наших детей, они не виноваты, они не знают ничего, почему вы именно к нам пришли, кто вас направил?»

Они начали готовиться к подрыву дома. И наш сосед Магомед, чеченец, сказал им: «Зачем взрывать дом?! Нет у них никого, они бедные люди».

«Если не хотите, чтобы мы взорвали ваш дом, отдавайте нам солдата».

«Мы никакого солдата не видели», — ответил сосед.

И тогда они стали стрелять по окнам, дверям. Потом зашли в дом, в последней комнате он был спрятан. И они нашли его. Наш сосед говорит им: «Не убивайте его». И этот боевик сказал ему: «Мы его здесь убивать не будем. Если он попытается сбежать, застрелим его. Если его через дверь выведем спокойно, мы менять его будем». И пожал руку нашему соседу. После этого солдат говорит мне: «Бабушка, вот этот жетон, – снимает и отдает мне. – Когда наши будут проезжать через село, им отдайте».

Через месяц я пошла в Хасавюртовский военкомат и отдала им этот жетон. Я у него спросила: «Как твоя фамилия, как тебя зовут?» Он мне сказал: «Алексей». Не знаю, жив он или нет. Я сожалею об этом. Я готова была за него свою жизнь отдать. Если он живой, хотела бы обнять его, как своего сына. Когда его забирали, на улице было полно боевиков, он сидел возле дороги и на меня смотрит, я плачу, он головой качает, успокаивает.

«Что со мной будет?» — спрашивает он меня.

«Менять будут, Алексей, менять будут», — отвечаю.

И каждое утро после этого они приходили и говорили: «У вас оружие оставил солдат, дайте его нам».

Солдата, которого спрятала бабушка Атикат, звали Алексей Полагаев, он был механиком-водителем БМП. Боевики не сдержали своего слова: он был убит вместе с остальными солдатами, которых прятали местные жители.

Когда его забрали, я со своей дочкой, внуками вышли, чтобы выехать из села. И там, где подстанция, двое милиционеров стояли в гражданском, наши, с Новолака. Они говорили: «Что нам делать, куда идти?!» Постель мы тогда взяли с собой, два мешка. Эти мешки отдали милиционерам. Я говорю им: «Возьмите за руки детей, как будто вы мои сыновья». У этих милиционеров лица дрожали, я их успокоила: «Не бойтесь, они вас не тронут, они гражданских не трогают». Дошли до школы, там нас встретили мои сыновья. Я не пошла с ними, сказала, что обратно пойду. Семью и этих двух милиционеров на «пирожковоз» посадила и отправила. Как они уехали, сверху, со склона, со стороны школы подъезжает одна машина. «Что здесь происходит?!» — закричал боевик. Я подошла к машине, он открыл мне дверь, в машине еще четыре боевика сидели. Я стала просить его, встав на колени: «Там маленькие дети, они плачут, за ними не езжай, пожалуйста, не останавливай машину».

Когда обратно пришла домой, слышу, там говорят, что солдат убивают. У меня дом на краю села. Когда дошли, вижу, один солдат бежит по склону вниз. Его застрелили на поляне напротив нашего дома. Потом боевики обратно к посту пошли. Я пошла к нему, посмотреть, жив он или нет, думала, лицо хотя бы закрою, чтобы вороны не клевали. Оттуда двое боевиков увидели, пришли ко мне, сказали: «Тебе жить надоело, женщина, убирайся отсюда! Как его, тебя тоже убьем!» Не дали они мне подойти к нему.

Полина Халилова, начальник отдела связи Новолакского района в 1999 году:

— В то утро меня разбудила непрерывная автоматная стрельба, тогда я поняла, что на нас напали. Я жила в районе РОВД, кругом стреляли, пули залетали и в наш двор. Я вышла со своим 13-летним сыном, и когда мы дошли до ворот своей работы, я сказала ему: «Иди с этими людьми, куда они, туда и ты иди». Сын отвечает: «Куда я пойду, с кем?» Еще раз ему сказала: «Иди с этими людьми, я тебя догоню». Самым страшным было то, что я своего сына отправила в никуда, а сама пошла на работу. Там застала в ночь дежурившую телефонистку Залму Мурадову. Электроэнергии к этому времени не было, подстанцию взорвали. Я завела дизель-генератор, и связь заработала, работало все: аккумуляторы, междугородная аппаратура, сельская связь, телеграф, — у меня был запас солярки. Я и Залму решили остаться и обеспечивать связь. Муслим Даххаев, тогда начальник РОВД, сказал нам: «Мы вас будем охранять. Не бойтесь, пока мы здесь, к вам они не зайдут, связь нужна как никогда». И вот так целый день, у окна нельзя было стоять, кругом — пули. Чтобы обслуживать дизель-генератор, мне нужно было со двора зайти в дизельное помещение. Вот так, со страхом, пригнувшись кое-как, я ходила к нему.

Звонил Артур Исрапилов (в 1999 году глава Кировского района Махачкалы) и говорил: «Слушай меня внимательно. Возьми список всех жителей района и обзванивай. Говори, что нужно уходить в сторону Хасавюрта, скоро будут бомбить там, где скопления боевиков». Я оповестила всех, к кому смогла дозвониться. И где-то в 22:30 была команда Муслиму Даххаеву, чтобы он собрал всех и организовал отступление. За нами пришел милиционер и забрал нас в РОВД. И Муслим говорит: «Я не знаю, Полина, как тебя забрать, вам трудно будет с нами». Мы сказали, что у нас есть подвальное помещение. И было решено переждать ночь в подвале, а там уже решить, что делать. Мы вернулись к себе в сопровождении того же милиционера. Зашли в подвал, закрылись изнутри. Когда милиция ушла, боевики зашли в наш двор, поднялись на второй этаж. Мы в подвале все это чувствовали. Они что-то передвигали взад-вперед, потом открыли гараж, там стояла машина, завели ее и угнали. Спустившись вниз, они начали бить по двери прикладами автоматов. Мы были испуганы. Я вся дрожала, у Залму поднялось давление и пошла кровь из носа. Я ей говорю: «Залму, мы, наверное, отсюда не выберемся». Она сказала: «Не говори так, у нас есть дети, Бог не допустит этого». Но они не смогли открыть дверь, видимо, подумали, что там никого нет, мы тоже шуму не подали. Утром, в 7-8 часов, мы вышли из помещения, в селе никого не было, скот гулял безнадзорно. И мы пошли в сторону Хасавюрта. И когда дошли до больницы, нас заметил один боевик. Он вышел и спросил: «Кто такие?» Я говорю: «Мирные жители, вчера не успели эвакуироваться, сегодня вышли». «Ну тогда идите вдоль стены, не видите – стреляют?!»

Так мы дошли до праздничной поляны села Новокули, там нас уже ждал весь народ, все переживали, что с нами. В Новокули на следующий день был развернут штаб. В моем родительском доме установили беспроводную аппаратуру, которую привезли из Махачкалы.

Эмир Отевалиев

Ботлих и Новолак 25 лет спустя. Ополченцы вспоминают события 1999-го (ВИДЕО)